— Дерябнем за знакомство! — предложил Карлсон.
Плафонова сила воли хирела, желание выпить — росло. «Черт с ним, сегодня оторвусь, а завтра начну реабилитацию», — решил он. Водка развеяла пелену летаргического сна, в котором Василий пребывал полгода, разукрасила мир в веселые тона. Санаторная келья стала больше и уютнее. Необычайная, давно забытая легкость вернулась к Василию и толкала на разговоры.
Он на ухо спросил у Колобка, что стряслось с Маринкой.
— Да что стряслось…
Колобок задумался, стоит ли выдавать семейные тайны. И тут же слил их со всеми подробностями.
— У Маринки хобби было — рыбу ловить. Раз в неделю соберутся с бабами, возьмут закуси, литра три водки и укатят на водохранилище.
— На рыбалку? — усомнился Плафон.
— А чего тут удивительного, плоды эмансипации. Я с пониманием отношусь к капризам жены. — Подтверждая сказанное, Колобок поцеловал Маринку. — Бывало, так нарыбачится, аж лыка не вяжет. Занесут ее домой, бросят у порога, и не знаешь, что делать: буйная она спьяну! Ну, я ее и не трогаю. Лежит моя прелесть, во сне пузыри пускает. Ночью оклемается, нырнет под одеяло, и такая в нас любовь просыпалась! Любили друг друга по-всякому. Скажи кому — не поверят, а поверят — убьют из-за зависти! Правда, Марин?! — Колобок бросил на жену ласковый взгляд. — Конечно, всякое в нашей жизни случалось. Приходилось и по морде получать! Чего греха таить?! Собираю, например, рюкзак и по запарке не ту водку суну. Загружу «Пшеничную», а у Маринки от нее кишки наизнанку. Все — визг, писк, фингалы и бодяга. Маринка «Столичную» обожает. Нальет, бывало, в пивную кружки и тянет ее, как коктейль, через соломинку. В руке мундштук с сигаретой, дым — коромыслом. Красота — глаз не отвести! Смотрю на нее — и сердце от восторга замирает! Посасывает Маринка «Столичную» и хвалится, как они с бабами вагон угля налево толкнули! — Колобок закатил глаза, видимо, вспомнил чудные мгновения. — Решили как-то бабы на новом месте порыбачить. Приехали, вмазали за удачный клев и давай удилища разматывать. Подруги еще червей на крючки цепляют, а Маринка уже мармышку закинула, да неудачно: корягу зацепила. Алкоголь, сам знаешь, великую силу имеет над человеком — страху никакого, осторожность — к черту, одна цель впереди! Разбежалась Маринка и прямо с берега щучкой — хрясь! А там воды по колено.
Маринка перебила мужа — эта история ей порядком надоела.
— Хватит болтать, за умного прокатишь! Я прыжками с вышки увлекалась. Спортивная травма, — прояснила она ситуацию. — Мы с Колобком здесь познакомились, а потом и женились. А ты что, в аварию попал?
— Нет, у меня другое, — ответил Плафон. — Товарищи диван в окно выбрасывали, а я внизу страховал. Мало ли — прохожие, дети… Зазевался. Не заметил, как диван рядом грохнулся. Мне бы отскочить, а я вот растерялся. Меня и придавило. А диван-то старинный, в нем весу — тонна!
— Чего только не бывает, — вздохнул Карлсон. — Выпьем!
Плафон пил и не замечал, откуда появлялись новые лица. Может, они возникали из табачного дыма или просачивались сквозь стены? Курносая бабенка с бельмом на глазу криком привлекала к себе внимание: «Ахтунг! Ахтунг!» — горланила она. Ей налили стакан, и она успокоилась. Бренчала гитара, кружились стены и потолок, и все летело в тартарары. Кто-то пел, кто-то обнимал Плафона, кто-то плакал навзрыд. Было шумно и весело.
Все закончилось так же спонтанно, как и началось. Исчезли гости, замерцал и погас свет. Прокуренная темнота спрятала следы застолья. Плафона мутило, и он не мог сообразить, где находится. Он звал сестру, а та грубо посылала его голосом строителя. Снился Колобок, гуляющий по воде вприсядку, и удочка с Маринкой на крючке. Курносая бабенка с бельмом швыряла в Плафона пузыри. Плафон уворачивался, но бутылки попадали в плечо, и его трясло от ударов. Наконец, бутылки посыпались как из рога изобилия, и Плафона лихорадочно затрясло. Он разлепил тяжелые веки. Перед ним, озаренная солнечными лучами, стояла очаровательная Клавдия Борисовна. Пахло духами и скандалом.
— Так, — угрюмо сказала она. — Судя по бардаку, здесь были девочки Маруся, Роза, Рая и с ними Васька-шмаровоз! Вчера вы мне показались серьезным, ответственным человеком. Выходит, я ошиблась, полагая, что вы окажете воздействие на соседа и прекратите здесь еженощную вакханалию.
Клавдия Борисовна с презрением взглянула на Плафона, распахнула большой выразительный рот и хотела добавить что-то обидное, но передумала. Она взяла двумя пальцами стакан, в котором плавал разбухший окурок. Некоторое время Клавдия Борисовна любовалась композицией «Бычок в красном вине» и сравнивала его с творчеством Сальвадора Дали. Культурная женщина не смогла остаться равнодушной.
— Парадоксально! — восхитилась она. — С виду — простые люди! На деле — скоты и подонки!
Оскорбленная обманутым доверием Клавдия Борисовна пошла на выход. Плафон смотрел на ее обтянутые чулками икры и испытывал глубочайший стыд.
Летели дни, чередовались процедуры и пьянки. Ампулы любви не находили применения и оставались нетронуты. На трезвую голову флиртовать с женщинами Плафон стеснялся, а во хмелю ему было не до этого. Совместить два удовольствия — не удавалось.
Весеннее солнце теряло блеск, и мрак заполнял палату. Плафон лежал на кровати, слушая лекцию строителя на тему: «Водка — лучшее лекарство от одиночества и стресса». Дверь скрипнула, пропуская в палату Колобка.
— Привет, граждане-алконавты! — бодро начал он. — Я утром домой уеду за пенсией, вернусь через день. Маринку одну не оставляйте.