Забулдыжная жизнь - Страница 93

— Не переживай, Хомячок, — успокаивала бабушка. — Вырастешь, и все обиды забудутся или покажутся смешными.

Она разговаривала со Степой как со взрослым и это нравилось ему, придавало уверенности. Бабка не особо сюсюкалась с внуком, но для полноценного воспитания ей все же не хватало мужской твердости. Степу все больше тянуло к девочкам. С ними было проще и безопаснее. Никто не обзывался, не лез драться, не отнимал игрушки. Девочки лепили из песка куличи, нянчились с куклами и относились к Степе как к подруге. Мир, в котором жили дворовые мальчишки, отдалялся от Степы все дальше и дальше.

Тихо и незаметно пролетело время. Школа встретила сироту в штыки. Одноклассники посмеивались над мальчиком с девчачьими повадками. При случае жестоко подшучивали над ним. Степа не отвечал грубостью на грубость, он как бы отходил в сторону, стараясь не замечать нападок. Дома он не жаловался; на вопросы о делах отвечал: «Все хорошо, бабуля!» Педагоги его нахваливали и ставили одноклассникам в пример, тем самым вызывая очередную волну насмешек.

— Степанида, почему ты не заплела косы? — ехидничали пацаны и злорадно смеялись.

Иногда они дрались между собой, дрались жестоко — до крови. Степа избегал потасовок и тайно радовался, что над ним только подшучивают, а не бьют. Со временем мальчишки потеряли к однокласснику интерес. Он стал неприкасаемым изгоем, которого никто не замечал. Это обстоятельство ничуть не удручало Степу. Ему было уютно в своей прозрачной скорлупе.

В свободное время Степа помогал бабушке по дому. Та учила его шить на машинке, готовить и прочим необходимым в жизни навыкам. Если бы Степа родился девочкой, то из него бы вышла идеальная жена и хозяйка! У него и в движениях присутствовала женская пластика и мягкость. Надень на него парик и платье — и никто сроду бы не отличил парнишку от симпатичной, худощавой девушки.

Степе повезло не только с родителями, но и со здоровьем: в армию его не взяли. Облегченно вздохнув, он пошел на курсы парикмахеров и выучился на мужского мастера. Осознанно или нет, но с некоторых пор его, словно женщину, потянуло к противоположному полу. Не в смысле — переспать, а в смысле заботы.

Он знал о строении волос абсолютно все. Ежедневно оттачивая мастерство, Степа, как скульптор, отсекал лишнее. Придавая непослушной шевелюре нужную форму, он подчеркивал овал лица и мужественность клиента. К нему записывались заранее как к лучшему специалисту в городе. Степа этим очень гордился. Можно сказать, он нашел себя в жизни.

Каким-то непостижимым образом в коллективе узнали детское прозвище Степы. Девушки-парикмахеры малость пошутили и совершенно забыли его имя. Отныне для всех он стал Хомячком, высоким худым Хомячком с огромными ясными глазами.

II

В огромное зеркало Лобов наблюдал как к нему, вихляя бедрами, спешил парикмахер.

— Как всегда? — спросил тот, чуть задыхаясь, и замотал клиента в простыню.

— Как всегда, Степа! — с долей сарказма ответил Лобов. — Ты когда свои ужимки бросишь?

Хомячок нисколько не смутился.

— Что поделаешь, Сергей Александрович? Антураж! Женский коллектив накладывает отпечаток — непроизвольно перенимаешь манеры. А вас раздражает мое поведение?

— Не то чтобы раздражает, — Лобов поморщился. — Ты же знаешь, как я отношусь к «этим».

— Я не «этот»! Давайте закроем тему. Я не собираюсь ходить вразвалочку, как ваши «быки», и греметь пудовыми погремушками на шее. У меня свой стиль. Если не устраиваю, найдите другого мастера! — нахохлился Степа.

— Не ерепенься! И, вообще, хватит демагогию разводить. Времени в обрез, дела у меня, — оборвал Лобов никчемный спор.

В руках Хомячка бабочкой запорхали ножницы. Придав клиенту надлежащий вид, Степа по-бабьи сложил ладошки.

— Бриться будем, или оставим все как есть?

— Побрей, — словно отмахнулся Лобов.

Хомячок распарил лицо ворчуна, взбил и нанес помазком густой слой мыльной пены. Степа любил работать с опаской. Ремесло брадобрея он отшлифовал до безупречности. Бритва из дамасской стали, которой Степа дорожил и никогда не оставлял в парикмахерской, привычно скользнула от виска к подбородку Лобова. Процедура бритья и ухода за кожей заняла около десяти минут.

— Ну вот! Уши и нос на месте! — Хомячок вытер салфеткой лезвие. — Одеколоном брызнуть, Сергей Александрович?

— Не надо. Я не красна девица, чтоб благоухать!

Лобов рассчитался и направился к выходу. Непроизвольно он обернулся. Парикмахер запихивал купюру в несуществующий бюстгальтер. «Совсем спятил, паренек!» — скрипнул зубами Лобов и вышел на улицу.

Барахтаясь в делах, он забыл о женоподобном цирюльнике и вспомнил о нем, когда волосы потребовали ухода.

— Здравствуйте, Сергей Александрович! — прощебетал Хомячок, прижав к груди кулачки. — Давно не заглядывали. Работа?

— Работа, работа… Все думаю, как из тебя мужика сделать. Может, в спортзал затащить? Потренируешься, нарастишь мускулатуру. Глядишь, бросишь кокетничать!

— Предлагаете тягать железо и колотить несчастную грушу?

— Твою мать, я тебе куплю хула-хуп и разноцветные ленты! Будешь заниматься художественной гимнастикой. Устраивает? — взорвался Лобов.

— А как отнесутся к этому ваши ребята? Они не будут домогаться? — неудачно пошутил Степа.

— Боже мой, кому ты нужен?

Белая простыня проглотила Лобова, оставив одну голову. Хомячок привычно щелкнул ножницами и, не прекращая разговор, приступил к работе.

— Спорт — дело хорошее, но мои руки потеряют чувствительность. Да и к чему все это? У каждого свое призвание. Ваши мальчики выбивают деньги, я навожу красоту. Знаете, Сергей Александрович, — между прочим похвастался Хомячок, — машину скоро куплю! Пропахну бензином и стану брутальнее.