Забулдыжная жизнь - Страница 82

— Тома? Привет! Надо же, какое совпадение! Только что думал о тебе, моя голубка. Вспоминал яркие моменты нашей жизни. Слушай, у меня проблема возникла. Что? Я все верну, не переживай! Я же не прошу миллион, дай… Тома, клянусь тебе! Хочешь, переоформим документы на квартиру? Как ты хотела — твою малометражку на меня, а на эту я дарственную сделаю. Что? Слушай, Тома, я тебя когда-нибудь обманывал? Я не могу ждать до вечера, мне срочно нужно! Хорошо, хорошо!

Иннокентий причесался, радостно хлопнул в ладоши и выскочил из квартиры.

Черный Bentley Continental, за бесценок выторгованный у Ревзина сожителем Тамары, бесшумно подкатил к подъезду. Ревзин с тоской смотрел, как умытое дождем солнце отскакивало от хромированных, переплетенных спиц. Дверца автомобиля распахнулась. Из него выпорхнула Тамара. Прищурившись, она засмеялась.

— Ты в трусах собрался ехать к нотариусу?

Только сейчас Ревзин заметил, что стоит без брюк, в стоптанных тапках.

— Это шорты, — оправдался он. — Бермуды… Сейчас все в таких ходят. Тома, с нотариусом повременим до утра. Видишь же в каком я состоянии! Не волнуйся, завтра все будет в ажуре.

«Барыги — самый скверный народ! Подмешают всякой дряни, а продают, как высший сорт. Надо бы увеличить дозу, чтобы наверняка! — Ревзин колдовал с ложкой в руках. — Сейчас станет легче, — успокаивал он себя, — а с завтрашнего дня тормозну. Ведь я не совсем пропащий! Вернусь к Рохлину в „музей восковых фигур“. Думаю, он мне не откажет. Буду снова резать, штопать, гримировать». Ревзин сжал зубами конец жгута, перетянул руку чуть выше локтя. Ориентируясь по крапленой «копьем» дорожке, он проткнул желтый пергамент. Контроль… Диван выдохнул, уложив на себя тощее тело. Ревзин закрыл глаза.

Ненависть к окружающей действительности отошла. Мириады огоньков водили хороводы в помутившемся сознании. За спиной выросли крылья. Два взмаха оторвали Ревзина от убогой реальности. Сотни метеоритов втыкались в кожу, вызывая приятный зуд. Перед глазами золотистым миражом горело Солнце. Ревзин смотрел на электрическую лампочку, которую забыл выключить, и погружался в грезы. Внезапно яркая глыба сорвалась с места, проломила грудь и обожгла внутренности. Иннокентий прикрыл веки ладонью. Заиграла музыка. Может быть, у соседей, а может, это дрогнули струны восхищенной души. Ревзин мчался к обманчивому счастью, надеясь, что успеет насладиться им раньше, чем оно испарится. Внизу, в матовой дымке, колыхался вытоптанный ковер, вверху зияла бездна недоступного рая. Ревзин парил между ними, купаясь в эйфории.

Лампочка моргнула и погасла. Невесть откуда появилась и отчетливо увеличивалась в размерах черная дыра. Она с чавканьем засосала Ревзина. Иннокентий сжался от боли. «Крылья, это сломались крылья!» — первое, что пришло на ум. Обгоняя друг друга, неслись вырванные с мясом перья. Музыка сдохла. Игла мнимого патефона сбилась и царапала пластинку. Скрежет вызвал у Ревзина озноб и тревогу. Он пошарил рукой. Укрыться нечем. Одеяло, сбитое из клочков небесной ваты, осталось там, дотянуться до него не представлялось возможным. Безжалостный фантом-экзекутор ломал и выкручивал тело. На миг боль отступила, озарив мозг Иннокентия: «Обломалась ты с квартирой, Тома!» Холодная волна накрыла его с головой. Ревзин обнял окоченевшее тело, его лицо разгладилось, стало спокойным и излучало радость. Исчезли следы мук, следы недавних угрызений совести. Сверху нависал белый, похожий на занесенное снегом кладбище, потолок.

Мохов

Эта история могла произойти в любом городе и в любое время, но так вышло, что она произошла именно там, где произошла.

Целый день Мохов бродил по каменным ущельям города, с удовольствием сморкался и покашливал. Его сердце учащенно билось, как у эстета, увидевшего мало кому доступные шедевры. Мохову не хватало слов, чтобы выразить восхищение архитектурой дорогих сердцу мест. Дряхлость с осыпавшейся штукатуркой, темные провалы глазниц и не замаранная душа, притаившаяся в грязных подъездах, вызывали у Мохова благоговейный трепет. Халупы града, шагающего из века в век, напоминали ему себя любимого. С виду руины, а на деле — покрытые налетом времени дворцы, не утратившие гордости и величия!

Насладившись обветшавшим великолепием, Мохов бросил якорь в забегаловке. За столиком напротив него вяло жевал гамбургер толстый, лоснящийся негр. «Какого лешего ему не сидится в Африке или облюбованной за последние двести лет Америке? Какой бес занес его в заснеженную Россию? Может, это предок Пушкина решил прокатиться по памятным местам?» — размышлял Мохов. Негр врезал граммов пятьдесят, запихал в безразмерный рот половину гамбургера и проглотил, не жуя. После чего уставился на Мохова выпуклыми рачьими глазами. Мохов — на него. В какой-то момент Мохову показалось, что сейчас негр достанет из-за пазухи саксофон и заиграет хриплый джаз. Негр обманул ожидания Мохова, вытер салфеткой похожие на кислородные баллоны губы и ушел поступью каменного гостя. «Сволочь!» — почему-то подумал Мохов и вслед за негром покинул забегаловку.

Скука и необъяснимая тоска охватили Мохова. На него накатывало нечто подобное ни с того ни с сего, вдруг. Он сидел дома у расписанных морозом окон. Зима и сумерки… и на дворе, и на душе. Мохову было зябко от ожидания чего-то гнусного. Хорошего ждать уже не приходилось. Паниковать, он не паниковал — не из того теста слеплен, но слегка мандражировал. Потемки незаметно заполнили комнату и добавили тревоги. Мохов поднялся, чтобы включить свет и невзначай кашлянул. Чересчур прыткая челюсть ускакала под диван. Старик пошарил рукой — не достать. «Надо бы веником», — подумал он, но было лень двигаться. Скверные ожидания реализовались самым банальным образом. «Ладно, черт с ней, с челюстью, — безразлично махнул рукой Мохов. — Сяду на бульоны и кефир. Авось на пользу пойдет. А то от одышки спасу нет!» Он лег на диван, давший политическое убежище сбежавшим зубам, и окунулся в воспоминания. Перед глазами старика мутным шлейфом поплыли еще живые, и уже отжившее свое соседи.