— Тебе ли не знать, что все тайное становится явным, — сказал он с притворной грустью.
Максуда отчетливо вспомнил хмурый день, прошитый нитями дождя. На краю свалки, у перелеска стояла группа человек, в которой находились он, гауляйтер и Костя Залупа — щуплый мужичок, прозванный так за отсутствие растительности на лице. Его физиономия без бровей, ресниц и щетины походила на маску. Залупа часто моргал и отводил взгляд. Накануне он нашел валюту за подкладкой выброшенного пиджака. Делиться Костя не захотел.
— В кого ты такой непорядочный? Ведь это уже не в первый раз, — хозяин говорил тихим, чуть обиженным голосом. — Я тебе работу дал, землянку выделил. Заботился как о человеке, а ты вон что вытворяешь. Нехорошо!
На куртке хозяина разъехалась «молния».
— Улыбнись, крыса! Сейчас вылетит птичка!
Максуд не заметил: успел ли Костя улыбнуться. Голова его дернулась, будто от сильного удара. Капли крови разлетелись бордовыми мухами. Залупа рухнул на колени, потом плашмя, лицом вперед. Над чахлыми березками задрожало эхо. Закаркало потревоженное воронье.
— Спрячьте его, чтобы ни одна собака не нашла! — гауляйтер сунул обрез за пазуху и, не оборачиваясь, пошел к вагончику.
Кадры чужой смерти промелькнули в голове, вызвали озноб. Максуд зажал между ладоней кружку с остывшим чаем.
— Одноклассника встретил. У него и заночевал.
Припудренное пылью лето сбавляло обороты, дни становились короче, ночи — прохладнее. Все слабее по вечерам стрекотали неугомонные стрижи. Максуд рассчитался с таксистом и вылез из машины. Тротуар натянул на себя тень вековых лип, отчего казался в траурном наряде. Около дома Максуд остановился, о чем-то подумал и решительно шагнул в подъезд. С беспечным выражением на лице он позвонил в дверь.
— Чего припозднился? — по-свойски спросила Глухова.
Старуха с любопытством смотрела на пакет в руке квартиранта. Он поймал взгляд и протянул ей ношу.
— Работа такая. То одно, то другое… Вы ужинали?
Вышел Савелий с загнанным в глаз моноклем. Ему мерещилось, что так он выглядит солиднее. Глухов окинул одноклассника с ног до головы придирчивым взглядом и жестом пригласил на кухню. Максуд приветливо улыбнулся.
Старуха выложила на стол консервные банки с икрой, палку колбасы и удовлетворенно хмыкнула. Она сидела на кефире и черством хлебе, деликатесами баловала себя исключительно в гостях. Савелий не разделял мамашиных вкусов и взглядов на экономию. Ее пенсию он уничтожал со скоростью электрической мясорубки.
— Вы кушайте, а я ванну приму. Устал что-то, — сказал Максуд и погладил старуху по спине.
Та зажмурилась как кошка и чуть не замурлыкала от оказанного внимания. Когда «экспедитор» исчез в ванной, Савелий вскрыл банку, намазал на хлеб толстый слой масла и щедро уложил сверху оранжевую картечь.
— Вот, мама, это называется новой экономической политикой! Я знал, кого в дом пускаю, — его распирало от гордости. — Ты с ним будь ласковее. Может, он у нас подольше поживет.
— А разве вы не…
До старухи дошло, что все совсем не так, как она представляла.
Максуд долго не мог уснуть. Первый раз за долгие месяцы он лежал на застеленном чистой простынею диване. В приоткрытую дверь балкона с улицы просачивался давно забытый шум ночного города. Уют домашней обстановки напомнил, что такое нормальная человеческая жизнь. Хотелось плюнуть на все и больше никогда не возвращаться на свалку, собрать по весне бригаду шабашников и рвануть на заработки. Максуд понимал, что пока это невозможно. Надо все утрясти с хозяином, разъяснить ему ситуацию, подобрать себе достойную замену. Да и откупные нужны.
— Максуд, да ты никак жильем обзавелся? — не поворачиваясь спросил хозяин и запер несгораемый шкаф.
Сейф занимал весь угол вагончика. В нем хранились деньги, паспорта жителей свалки, у кого они имелись, и чистая одежда в целлофановых пакетах. Там же лежали обрез и патроны.
— Есть у меня планы, но все пока в тумане. Не знаю с чего начать. — Максуд поделился соображениями.
— Хорошо, ежели так. Я грешным делом подумал, что ты меня подсидеть решил. Не верю никому. Сам видишь, с каким контингентом приходится работать.
Максуд облегченно вздохнул. Опасения, что хозяин неправильно поймет, отступили. Огромный овод залетел в распахнутую дверь. С гудением бомбардировщика стал кружить по вагончику. Вскоре ему это наскучило. Он бился в оконное стекло, не понимая, какая невидимая преграда отделяет его от внешнего мира. Тапок хозяина с хрустом оставил на стекле грязный подтек. Раздавленное насекомое рухнуло на пол. Еще некоторое время оно судорожно шевелило лапами.
— Жизнь безжалостна к тем, кто парит в облаках и не видит дальше собственного носа, — философски заключил хозяин.
Его слова таили завуалированную угрозу. Настроение Максуда снова испортилось. Уже месяц он жил у Глуховых. Старуха относилась к квартиранту дружелюбно, оплату жилья не требовала — довольствовалась продуктами, которые тот приносил. Проблема Максуда заключалась в другом — свалка не могла прокормить ненасытного Савелия. Приходилось тратить деньги, откладываемые на непредвиденный случай.
Вечерами странное семейство играло в карты, разговаривало на разные темы или смотрело телевизор. Со стороны казалось, что это — дружная семья, где два взрослых сына всячески ублажают престарелую мать. Иногда вспыхивали мировоззренческие споры, затеянные Савелием, но они быстро сходили на нет за отсутствием убедительных доводов с его стороны. Обиженный философ надувал губы и шел уничтожать запасы продовольствия.