Забулдыжная жизнь - Страница 3

Между тем утренняя зорька мазнула горизонт алой акварелью. Притаившийся в листве соловей испустил затейливую трель и замолчал. «Околел, видимо! Да и не мудрено: всю ночь надрывался, проказник!» — Куприянов прошел в спальню. Не раздеваясь, упал на кровать. В дреме ему явилась смерть — красивая обнаженная женщина. Она манила к себе и обещала избавить от страданий. Лазарь Васильевич побежал к ней, но смерть растаяла в дымке. Проснулся барин опечаленный, с желанием во что бы то ни стало угробить себя.

Полуденное солнце выплеснуло на землю потоки духоты и зноя. Куприянов вышел на крыльцо, потянулся. Его озарила замечательная мысль: искупаться перед смертью. У затянутого ряской пруда он скинул на траву одежду, прижал к груди руки и забежал в воду. Окунулся, затряс головой. Миниатюрная радуга заблистала над барином. Восхищенно крякнули утки. Желание выбираться на берег пропало. Куприянов сел, поднимая со дна муть. Он так бы и пребывал в бездействии, но вспомнил о хандре, терзавшей его накануне. Лазарь Васильевич поднялся. На себе он обнаружил пару пиявок. Омерзительные создания без зазрения совести посасывали кровь аристократа. «Вот самый тихий метод уйти из жизни! — барин ласково посмотрел на паразитов. — Пусть высосут все без остатка! Во всяком случае, не больно и оригинально: преставился от малокровия!» — Куприянов вновь погрузился в воду и продолжил изощренное самоубийство. Сколько бы он ждал встречи с Богом, сказать трудно. Его планы расстроила девка с толстой косой, исполняющая обязанности прислуги. Она сбежала к пруду и, запыхавшись, окликнула Лазаря Васильевича:

— Барин, самовар вскипел! Ступайте чай кушать! Нельзя вам без завтрака — голодные боли заработаете!

«И то верно!» — Куприянов решил отложить самоубийство.

— Отвернись, бесстыдница!

Он с отвращением оторвал присосавшихся гадов и стал натягивать штаны. Когда Куприянов проходил мимо девки, то ущипнул ее за зад. Та взвизгнула и зарделась.

— Баловник вы, барин!

Лазарь Васильевич хохотнул и хотел продолжить путь, но его что-то остановило. Он внимательно посмотрел на девку. В памяти воскрес образ обворожительной смерти из дремы.

— А ну-ка, милая, ступай в опочивальню. Поможешь депрессию снять! — Куприянов ощутил прилив сил.

— Кто ж меня потом замуж возьмет? — скуксилась девка.

— Фраппируешь ты меня, Глаша! За кучера выдам, коли захочешь, или другую партию найдем. У меня крепостных — триста душ. Не переживай! — Предвкушая постельные игры, Куприянов напрочь забыл о терзавших ночью пагубных мыслях.

Амурные утехи выветрили дурь из мозгов барина. Марфа отошла на второй план и вздыхала, ревниво поглядывая на соперницу. Она знала переменчивый нрав хозяина и не особо расстраивалась. Терпеливо ждала, когда страсти улягутся. Рано или поздно все вернется на круги своя — так уже бывало.

Как-то утром Лазарь Васильевич толкнул Глашку в бок.

— Вставай, прынцесса. Самовар пора ставить!

В голове кружились обрывки стихов, хотелось петь и хулиганить. Куприянов мотыльком выпорхнул из кровати. Подтягивая на ходу кальсоны, подскочил к письменному столу. Ткнул в медную чернильницу пером и каллиграфическим почерком вывел: «Я помню чудное мгновение!» — дальше дело не пошло: то ли память подвела, то ли кончилось вдохновение. Он поскреб затылок и повернулся к одевающейся девке.

— Ну-ка, накинь на меня халат!

Любуясь юной забавой, Лазарь Васильевич решил выписать из города прозрачный пеньюар, дабы чуть прикрытой наготою девка ублажала его сладострастный взгляд. В ожидании завтрака барин выглянул в раскрытое настежь окно. Возле сарая Фрол кормил с ладони Огонька. Молодой жеребец осторожно брал с руки угощение, всхрапывал и отгонял хвостом докучливых мух.

— Нынче в «Раздолье» махнем, Фрол. Надо Веребова навестить, наливки с ним откушать! Приготовь бричку к обеду.

Бескрайние поля по обе стороны дороги колыхались от налетавшего ветра. Барин утирал лицо и шею батистовым платком, превращая его в грязную тряпку с замысловатым вензелем в углу. Мысли о Глаше и воспоминания пикантных эпизодов будоражили разум. Куприянов представлял ее то в дорогом платье и шляпке с вуалью, то абсолютно голой и безотказной.

Вдалеке показалась пограничная будка. Помещик Веребов Николай Никанорович по завершении военной службы вернулся в родовое гнездо. Памятуя о боевых годах, он на подъездах к своей усадьбе выставил пограничные дозоры. Регулярно объезжал их верхом и справлялся: не было ли посягательств на его территорию.

Куприянов бросил ряженному в солдатскую форму крестьянину копейку и поторопил кучера:

— Ну-ка, Фролушка, прокати с ветерком!

Щелкнул хлыст. Подпрыгивая на ухабах, пролетка помчала барина к новым соблазнам, о которых он и не подозревал.

Коренастый, как дуб, Веребов с радостью встретил старинного приятеля. Сжал его в объятиях и с удовлетворением услышал, как у того хрустнули кости. Расцеловав гостя, он пригласил его в дом. На ходу обернулся и крикнул Фролу:

— Бричку в пруд загони. Не дело ей на солнцепеке рассыхаться. — Похлопывая Куприянова по плечу, спросил: — Ну, какой тебя наливочкой потчевать? Есть вишневая, рябиновая, яблочная…

Он бы долго еще перечислял арсенал винного погребка, но на крыльцо выбежал кутенок муругой масти.

— Найда, а ну-ка в дом!

Щенок завилял хвостом и подбежал ближе. Веребов взял его на руки. В знак благодарности тот лизнул хозяина в лицо.

— Породистая сука. Родословная лучше, чем у многих дворян!